Недавно в ходе одной из встреч довелось услышать вопрос, повергший прямо-таки в изумление: «Как вы считаете, насколько серьезно стоит в нашей стране проблема государственного преследования православия?» Если бы вопрос исходил не от квалифицированного ученого специалиста, то, быть может, он остался без внимания, как и масса других проявлений глубокого непонимания людьми того, что происходит вокруг них.

Отвечать подробно пришлось бы долго, а времени на это не было. Поэтому оставалась единственная возможность — сыграть в невежливость и ответить вопросом на вопрос: «Можно ли, по вашему мнению, говорить о вероятности какой-либо дискриминации со стороны государства по отношению к церкви, глава которой выступает на совместных заседаниях Президиума Госсовета и Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте РФ?»

Разумеется, это выглядело бы полной чепухой. Тем более что религиозная организация РПЦ, которая всегда подразумевается в нашем обществе под термином «церковь», де факто и в самом деле является одной из неформальных «ветвей власти», как минимум, власти над умами. Но воспринимая эту само собой разумеющуюся, полученную в силу исторических обстоятельств, мифологизированности общественного сознания, идеологических технологий и т.п. власть не обязательством, а масштабами возможностей, религиозная организация пользуется ею, прямо скажем, «неаккуратно».

Неаккуратность на отдельные персоналии, которые озвучивают некие декларации или предпринимают неосторожные шаги. Это – система, каждый «винтик» которой – сверху и донизу — хочет он того или нет, вынужден функционировать с ней в гармонии. Поэтому, как ни страшно звучит в роли движущей идеи и силы это системы понятие «безликий принцип», но верховодит тут, похоже, именно он.

Недавняя поездка главы Русской православной церкви патриарха Кирилла (Гундяева) в Беларусь замечательно проиллюстрировала это, вызвав широкий общественный резонанс. Правда, наблюдался такой резонанс в основном в России, что не удивительно: ведь, поездка духовного лидера, объявленная пастырской, обладала свойствами идеологического характера, как и предыдущее турне по Украине, где высокого гостя встречали летом не так радушно, как осенью в Беларуси. Впрочем, иначе, судя по словам Лукашенко: «Не понимаю, как можно такой огромный институт, как церковь, отделить от государства», — и быть не могло.

Быть может, пообещав, в свою очередь, белорусскому президенту помощь в урегулировании его отношений с российским руководством, Патриарх Московский был и несколько опрометчив. Однако, тактическая услуга Белорусскому экзархату РПЦ в этом заключалась немалая, что было заметно по степени открытости информации о встречах Кирилла с белорусской аудиторией.

26 сентября в Институте теологии имени святых Мефодия и Кирилла Белорусского государственного университета патриарху Кириллу вручили диплом доктора богословия honoris causa, после чего состоялось его первое их двух знаковых выступлений.


Отдавая должное ораторскому таланту нового патриарха, нельзя не отметить, что выступление перед близкой ему по духу аудиторией было гораздо более пластичным и деликатным, нежели ранее комментированная речь его подчиненного, архиепископа Илариона (Алфеева). Это сразу бросалось в глаза, несмотря на то обстоятельство, что любому религиозному лидеру, находящемуся «среди своих», казалось бы, можно было и пооткровенничать. Однако патриарх был настолько выдержан, что сумел обойтись почти исключительно формулированием бесспорных истин, касающихся большой значимости для церкви богословского образования и некоторых, связанных с ним внутрицерковных методологических проблем. Вопросы могли возникнуть лишь тогда, когда дала знать о себе та самая упомянутая выше зависимость от «системы». И возникнуть они могли только у хорошо подготовленных, энциклопедически развитых слушателей, получающих сведения о религиозном образовании в мире не в интерпретации Института теологии.

Чтобы не оказаться голословными, имеет смысл процитировать, как была преподнесена слушателям, к примеру, ситуация с активным клерикальным наступлением на российское образование. «Вообще существует еще незаконченная общественная дискуссия, по крайней мере, в России, о присутствии богословия в системе высшей светской школы. Особенно остро эта дискуссия сейчас продолжается относительно признания дипломов и допуска выпускников высших богословских учебных заведений к написанию диссертаций, которые признавались бы государством. В этой дискуссии мы слышим отголоски прошлого. Нас иногда пытаются убедить в том, что богословие не может быть предметом научного исследования, что это область знаний, которая к науке не имеет отношения, что научный метод исследования неприменим по отношению к богословию. Все эти тезисы, конечно, с легкостью опровергаются, и та настойчивость, с которой некоторая часть научного сообщества выступает против того, чтобы богословие было признано сферой научного знания, стимулируется, в первую очередь, не столько стремлением к чистоте научного знания, сколько к отстаиванию собственных идеологических позиций, тесно связанных с эпохой атеизма. Поэтому не стоит драматизировать положение ввиду продолжающихся дебатов — нужно просто подождать еще некоторое время».

Профану будет совершенно незаметно, что наряду с абсолютно верными сведениями о факте острой дискуссии между представителями научного сообщества и богословских кругов, в идеально выстроенной фразе Кирилла присутствуют, как минимум, два абсолютно не соответствующих истине постулата. Дело в том, что никто из ученых никогда не утверждал, что «богословие не может быть предметом научного исследования». Более того, они откровенно утверждают обратное, и богословие внимательно исследуется наукой как минимум с середины 19 века. Другое дело, что оно само по себе не пользуется научными методами и не является наукой, так как объект исследования богословия — непознаваемый — Бог. То, что наука – религиоведение — на «изучение Бога» никогда не претендовала и не претендует, остается у патриарха «за скобками». Но иного «системе», которую представляет патриарх, и не требуется. Главное, чтобы у слушателей крепла убежденность в том, что «наука» – вздорный и малоадекватный субъект, который без помощи «богословия» не способен «отречься» от в высшей мере странного положения. Далее патриарху остается закрепить только что приписанные им науке свойства, «проглоченные» слушателями на веру как авторитетная информация. И он заявляет, что против признания богословия наукой выступает лишь «некоторая часть научного сообщества», что объясняется ее «стремлением… к отстаиванию» этими маргиналами «идеологических позиций, тесно связанных с эпохой атеизма».

Массовый стереотип о жесткой вражде между атеизмом и религией достоверно отображает действительное положение вещей. Всем известно, что безапелляционное отрицание существования Бога безбожниками всего несколько десятилетий назад выливалось в насилие над людьми и глумление над святынями верующих. Поэтому обвинение патриархом неких неназванных «маргиналов от науки» в симпатиях к атеизму ставит клеймо врага на любого, кто сомневается в том, что богословие – наука. В том числе и на верующих ученых, которые в силу своей внутренней честности не могут выдавать желаемое клерикальными идеологами за действительное. Ну, не наука – богословие! Тем более что оно ничего от того не теряет. Богословие или, как модно стало теперь именовать его в России, теология представляет собой иной, ненаучный и вненаучный инструмент постижения мира и смыслов – такой же, как искусство, например.

Драматично выглядит и то, что сам патриарх, по всей видимости, все это хорошо понимает. Упоминая в своем выступлении о тезисе Фомы Аквинского «философия – служанка богословия» и сопоставляя науку и теологию, он сам говорит о том, что богословие «имеет дело с откровением и сверхразумными истинами», в то время как философия — это «работа человеческого разума». Но такая драма — дело внутреннего мира Кирилла. Потому что настойчивость, с какой Московская патриархия прилагает недюжинные усилия к внедрению в сознание россиян представления о том, что богословие — это наука, совершенно необъяснима с позиции здравомыслия.

На обоснования этого абсурдного утверждения и административные «продавливания» заведомой бессмыслицы в уставы и инструкции ВУЗов тратится уйма сил, времени и средств. В научном сообществе усердно разыскиваются ученые, соглашающиеся на то, чтобы их сортировали по вероисповедному признаку. В результате появляются на свет Божий группы «православных врачей», а также химиков, физиков, математиков, историков, социологов, филологов и т.п.

Традиция беспрепятственного произвола руководителей в ВУЗах позволяет тем из них, кто в силу разных причин становятся церковными неофитами, вводить на возглавляемых ими факультетах и кафедрах клерикальные порядки. Нечто подобное произошло, в частности, на социологическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, где декан после постигшего его личного горя нашел утешение в православии, а затем под чутким руководством клерикалов ввел соответствующий идеологический регламент для педагогов, учащихся и в учебную программу.

Подобные случаи в образовательных учреждений России на волне кампании по клерикализации светских институтов стали нередкими и, казалось бы, одно это должно свидетельствовать об успехе «проповеди православия». Но Московской патриархии отчего-то требуется в этом направлении именно узаконенность того положения, что богословие – наука.

Ключ к одному из наиболее вероятных объяснений этому есть в выступлении патриарха перед белорусскими студентами-теологами. Как это ни поразительно, он присутствует в той же приведенный выше фразе, буквально соседствуя с дальнейшим шельмованием. Потому что там, где патриарх обозначает реально существующую проблему дискуссии, есть такие слова: «Особенно остро эта дискуссия сейчас продолжается относительно признания дипломов и допуска выпускников высших богословских учебных заведений к написанию диссертаций, которые признавались бы государством». То есть церкви и ее, вероятно, грамотным или даже весьма высокообразованным ученым богословам недостаточно того высокого статуса, в который облекает почетная принадлежность к богословию? Ей требуется, чтобы, если не сама наука, то государство признало богословие наукой? Но зачем?

Вероятно затем, чтобы: во-первых, иметь непосредственное отношение к государственному бюджетному финансированию богословия как науки; во-вторых, придать научный статус богословским изысканиям, оценкам и заключениям, в том числе, например, подобным порожденным рассудком «духовника русского фашизма» покойного митрополита Санкт-Петербургского Иоанна (Снычева); в-третьих, внедрять представителей клерикально-идеологических кругов в «научном» статусе в научные, общественные и политические организации и т.д. Поэтому, когда патриарх говорил далее: «Но под лежачий камень вода не течет, и сегодня наши богословские учебные заведения должны не на словах, а на деле доказать высокий уровень научных исследований, владение методами научной работы; показать, что высшие богословские учебные заведения Русской Церкви являются реальной частью научного сообщества», — он чуть опережает события, но лишь подтверждает сделанные нами предположения.

Приличествующие ряду такой «аргументации» ссылки первоиерарха РПЦ МП на опыт зарубежных стран, где в ряде крупных и авторитетных университетов, в самом деле, традиционно действуют факультеты и кафедры теологии, сделаны вообще ради «красного словца». Потому что мало кто из белорусов или россиян способен представить себе мирное сосуществование неидеологизированной религиозной традиции со светской наукой. Условия, при которых, например, разницы между ученым физиком и ученым теологом в социальном плане не может быть так же, как немыслим абсурд под названием «теологический физик». Религия в цивилизованном демократическом мире является одной из естественно эволюционирующих составляющих многогранной жизни общества. А там, где она используется в качестве всеобщей идеологии и регламента для нерелигиозных институций – в Иране, Афганистане, Пакистане, Судане и проч. — царит тоталитаризм.

15.10.2009
Источник: Civitas.ru