В сентябре 2018 года Петербург посетили двое представителей Радикальных фей — одного из гей-движений, преобразивших Америку ХХ века. В беседе с Nuntiare они поделились своими историями и опытом проживания духовности в квир-контексте, а также тем, как пережитая сообществом эпидемия СПИДа сыграла свою роль в их духовных поисках. Сегодня мы публикуем интервью с Эдом Вулфом, проработавшим много лет в больнице, помогая умирающим от СПИДа.
— Расскажите немного о себе, своем религиозном бэкграунде.
— Я старший сын в очень большой католической семье. У меня семь сестер, и все мы, можно сказать, выросли в Католической церкви. Я все это принимал всерьез, был верующим, ходил в католическую школу до восьмого класса. Потом я перешел в обычную школу, потому что та была слишком дорогой, и меня потрясло, что меня теперь учили не монахини и священники.
Очень рано, лет в шесть или семь, я понял, что чем-то отличаюсь от окружающих — не знал, как это назвать, но знал, что я другой. Еще я очень рано открыл для себя мастурбацию. А в Католической церкви надо исповедаться в грехах перед Причастием, и мастурбация была таким грехом. То есть очень рано я получил от Церкви послание, что я плохой, что я грешник, и жил с этим ощущением всю среднюю школу. А потом я пошел в университет, стал изучать Библию — и понял, что это книга, написанная белыми гетеросексуальными мужчинами. Я начал все это подвергать сомнению и в конце концов полностью отверг.
Мне было двадцать лет и я учился в университете, когда случился Стоунволл. И я решил, что после окончания университета я поеду в Нью-Йорк. У меня было чувство, что там я смогу найти свое “племя”. В 1971 году я переехал в Нью-Йорк и сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это был своеобразный духовный опыт, что-то вроде прибытия в Землю обетованную, землю надежды. Но тогда я не думал об этом как о духовном путешествии. Важно было найти друг друга и понять, что это такое — быть геем и быть в сообществе других гомосексуальных людей. Сейчас ЛГБТ-сообщество очень разделено на разные секции: лесбиянки, транс-люди, небинарные, гомосексуальные мужчины, радикальные феи, пожилые, те, кто живут в целибате… Но тогда, в начале, было достаточно просто быть “геем”, это был большой зонтик, под которым мы все были, и пели, и танцевали, и в некотором смысле это было куда проще. Мы просто шли на дискотеку, и просто были вместе, и радовались одному и тому же: быть геем, быть другим.
— Каким образом все это привело вас к тому, что можно назвать духовным опытом?
— Все это продолжалось десять лет, с 1971 до 1981 года, когда началась эпидемия СПИДа. У нас было десять лет, когда мы были свободны, чтобы найти друг друга. А в 1981-м мы начали терять друг друга. Такое небольшое окно длиной в десять лет. Но когда на нас обрушилось такое большое несчастье, и я, и другие начали больше думать о том, что мы сейчас бы назвали духовными вопросами. “Что случится со мной, когда я умру? Почему это происходит со мной и моим народом? Я же хороший человек, почему происходят эти ужасные вещи?” В сообществе возник экзистенциальный кризис. Некоторые из тех, кто покинули свою религию, вернулись к своим старым убеждениям: “О, это произошло со мной, потому что я грешник, потому что я люблю человека того же пола, потому что я занимаюсь анальным сексом, потому что я делаю что-то грязное…”
Я стал волонтером, помогающим людям со СПИДом, начал работать в больнице. В Сан-Франциско впервые в мире целый этаж в больнице был отведен для больных СПИДом. Духовные вопросы становятся очень важными для людей, когда они умирают. В больнице была целая пастырская программа: священники, монахини, раввины, но были и просто люди, как я, которые тоже приходили и оказывали пастырскую помощь. Книга, которая оказалась тогда очень полезной и тем, кто умирал от СПИДа, и тем, кто терял близких из-за СПИДа, и тем, кто помогал больным, называлась “Когда плохие вещи случаются с хорошими людьми”. Ее написал раввин, который жил очень добродетельной жизнью, при этом у его сына было очень тяжелое заболевание и он умер ужасной смертью. Этот раввин думал, почему же Бог сделал это с ним, и написал об этом книгу. И к концу книги он пришел к видению Бога, который не сидит над людьми как судья, но сидит рядом с ними и плачет вместе с ними, когда с ними случается несчастье. И многие люди тогда стали думать, может быть, Бог не тот, кто посылает несчастья, а тот, кто проходит через них вместе с нами. Это было важно для многих людей, у которых был СПИД, и для меня тоже.
— И как это привело вас к Радикальным феям?
— Я оказался вовлечен в различные духовные практики в надежде осмыслить все это. Ходил в Городскую Церковь Сообщества, попробовал снова ходить в Католическую церковь, начал больше бывать на природе. Одно из самых важных духовных переживаний — это то, что есть что-то большее, чем ты. И я начал находить это в природе, чувствовать это в реке, в озере, в небе, в деревьях.
А мой партнер тогда же услышал о чем-то, что называлось Лагерь ведьм. Он поехал туда и вернулся домой со словами: “О, Боже! Ты должен туда поехать”. Это было в 2002 году, тогда я поехал туда впервые. Что такое Лагерь ведьм? Это в основном женщины, при этом около половины гомосексуальных, много би-, некоторое количество гетеро- и транс-женщин, немного гомосексуальных мужчин. Это очень квирное и квир-френдли пространство. Как и в случае собраний фей, вы удаляетесь от мира на неделю. Вы живете в лесу, разговариваете, а также изучаете и практикуете духовные практики, которые существовали в прошлом, до того, как белые гетеросексуальные мужчины написали Библию. В те времена, когда Землю считали богиней, которая дает нам все, и ветер, река и огонь тоже были богами и богинями. И там тебя не судили, а давали способ жизни, способ быть частью природы, а не отделяться от нее. Там не было храма с крышей, храм был снаружи.
Это оказалось очень формирующим для меня. Я начал думать о духовности, существовавшей задолго до того, как миссионеры пришли и превратили все эти более древние и более интересные практики в христианство. Ведь огромная часть христианства имеет истоки в духовных практиках прошлого. Самый яркий пример — сам Иисус Христос. В каждой религиозной практике есть бог или богиня, который умирает каждый год и рождается вновь. Это о том, как приходит зима, год умирает, приходит период темноты, а весной бог рождается вновь. И я начал видеть эту длинную последовательность духовных практик, которую христианская церковь взяла себе и пошла с ними дальше.
Я начал смотреть на себя все больше и больше как на духовного человека. Одна из концепций Лагеря ведьм состояла в том, что мы удаляемся от мира на неделю и создаем свой мир, но то, что происходит в этом мире, изменяет весь мир. Потому что ведьмы были среди людей всегда, они были в каждой деревне — и женщины, и мужчины, и они всегда были Другими, они были магическими существами. Они стояли одной ногой в нашем мире, а второй в другом. И это, конечно, перекликается с ролью квир-людей. Которые и мужественны, и женственны, которые стоят ногами в разных мирах. И когда начинаешь изучать разные культуры — люди с двумя душами, бердаши, целители всегда воспринимались как особая часть общины, а не кто-то, кого надо ненавидеть. А когда пришло христианство, ведьм начали сжигать. До этого их считали очень важными, потому что они могли видеть мир по-другому и приносить послания в широкий мир. И я все больше начинал думать о себе самом в таком ключе. И когда я нашел Радикальных фей, это было мне уже очень близко.
— Остается ли ваш христианский, католический опыт по-прежнему важным для вас или все это полностью в прошлом?
— Одна из вещей, которые мне очень рано дала Католическая церковь и которые я очень ценю — это чувство чего-то большего, чем я. А другая — это мысль о важности ритуала. Создание ритуала. Вот мы сейчас остановимся и создадим круг, где будем только мы, и там может быть музыка, танец, прикосновения, но в любом случае тут мы будем создавать какую-то магию. И это трансформирует нас, а также может изменить мир. И сейчас часть того, что я делаю, как квир-человек, как ведьма — я провожу венчания, я создаю ритуалы, скажем, для дня рождения, для других значимых событий, провожу поминальные службы. То есть я закончил тем, что прошел полный круг и стал чем-то вроде священника. Но не в их церкви, а в моей церкви, квирной церкви, церкви духа, который здесь и который всегда был здесь до того, как пришли миссионеры.
Католическое воспитание дало мне представление о чем-то большем и о том, что этого можно достичь через ритуал. И это часть меня, часть моей истории. Ирония, и болезненная ирония, для меня состоит в том, что большая часть гомофобии исходит от Церкви. И вот где извращение, сама Церковь извращена: она взяла символы, ритуалы и способ смотреть на мир, в котором квир-люди ценились, и превратила их во что-то извращенное, где мы считаемся плохими.
— Что вы думаете о разнице между духовностью и религиозностью?
— Один человек, которого я встретил во время эпидемии СПИДа, сказал мне: люди, которые боятся ада, становятся религиозными, а люди, прошедшие через ад, становятся духовными. Для меня слово “верующий” имеет коннотацию веры именно во Христа. Но если вы спросите, верю ли я в высшую цель, в нечто большее, в тайну — у меня нет ответа на эти вопросы. Многие организованные религии пытаются дать ответ на тайну. Почему мы здесь? Кто мы? Откуда мы приходим? Это тайна, и мне это гораздо интереснее, чем религия, которая обещает дать мне ответ на эти огромные духовные вопросы.
Когда я работал в больнице, мое отделение номер 5А было на пятом этаже, и там умирало много-много людей. И когда кто-то из нас, работавших там, чувствовал себя уставшим, выгоревшим, мы поднимались на этаж выше. Там было отделение 6А, и это было родильное отделение. На пятом этаже мы помогали всем этим людям уйти, а там, на шестом, они помогали людям прийти в мир. И иногда я думал: то место, куда они уходят, это и есть то место, откуда они приходят. Это одно и то же место, но оно — тайна; это не небеса, не лимб, не ад — это все человеческие концепции, и гораздо красивее думать об этом как о тайне. Это приносит больше удовлетворения, это гораздо интереснее и это помогает продолжать работать вместо того, чтобы думать: о, я не прошел десять заповедей и попадаю в ад. Это слишком большое упрощение для меня.
— Известно, что культура коренных народов Америки повлияла на Гарри Хэя и появление Фей. Может ли вы рассказать об этом чуть подробнее? Сохраняется ли в движении Фей сейчас какая-то связь с этой традицией?
— Среди коренного населения всегда существовали квир- и транс-люди, маскулинные женщины и феминные мужчины, те, кого называли бердашами или людьми с двумя душами. Эта традиция была важна для коренных народов Америки, люди с двумя душами из разных племен собирались вместе каждый год, и происходил ритуальный танец — нарайя (naraya), Танец солнца. Но поскольку белые люди пришли и забрали у коренных жителей практически все, индейцы превратились почти что в вымирающий вид. И в какой-то момент им пришлось решить, сохранять ли свои традиции только для себя, и тогда они в конце концов умрут вместе с ними, или впустить туда белых людей. Это позволило бы традиции продолжаться. И было решено позволить белым людям участвовать в нарайя.
Гарри Хэй встречался с индейским вождем, который был человеком с двумя душами, и участвовал в нарайя. Это танец, который длится четыре дня. Сначала люди выучивают песни, а потом танцуют в кругу в течение нескольких часов. Это создает эффект транса, как если бы вы употребляли вещества, изменяющие сознание, и позволяет людям видеть видения. Я участвовал в нарайя — это было выматывающе и одновременно очень магично и религиозно, кто-то мог упасть или быть “взятым духами”, а потом сесть и рассказывать, что они видели. Многие Радикальные феи участвуют в нарайя и приобретают этот опыт.
— Как вы думаете, есть ли какое-то особое призвание у гомосексуальных людей?
— У меня есть один пример того, как сила того, чтобы быть Другим, может помочь более широкому сообществу. Пять лет назад я уже был в Петербурге, на кинофестивале “Бок-о-Бок”, а за два месяца до этого в Украине, тоже на фестивале. И в Киеве ко мне подошел очень гомофобный религиозный мужчина, из тех, кто приходит на показы, чтобы сорвать их или устроить неприятности. Он кричал на меня в фойе кинотеатра, обзывал извращенцем, говорил, что люди с ВИЧ заслуживают смерти. Там же был репортер с микрофоном, который спросил меня, что я думаю об этом. И мне очень повезло: именно в этот момент как будто небеса отверзлись, и я получил идеальный ответ для этого человека. Я сказал: “Если бы ты действительно хорошо знал свою Библию и понимал, что такое христианство, ты бы увидел, что геи и лесбиянки в точности воплощают христианские ценности. Буквально: мы утешаем больных, заботимся об умирающих, проявляем сострадание к тем, кого оставили, обеспечиваем пропитание и безопасность. Мы фактически выполняем золотое правило — поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. И, возможно, СПИД сначала пришел в квир-сообщество, чтобы мы могли показать вам, как заботиться об умирающих”.
И этот человек не знал, что ответить, его это утихомирило. И это все была правда, потому что огромная часть схем помощи больным СПИДом произошли из квир-сообщества. Может быть, это несчастье, постигшее весь мир, сначала обрушилось на квир-сообщество, чтобы мы научились это делать и затем показали всем остальным? Я не знаю ответа, это открытый вопрос.
Еще на эту тему:
Следите за нашими новостями!